Помочь не детдому,  а детям.

 

Бывших одесситов не бывает. Раввин Авраам Вольф смотрит в окно, туда, где вовсю кипит работа - в центре Одессы возводится очередной «новострой». Стройка идет недалеко от синагоги, и из кабинета хорошо видны фигурки строителей, наращивающих бетонное «мясо» на металлический скелет «высотки».

 

— Когда я ехал в Украину, — говорит рав Авраам, — я более-менее представлял себе задачи, которые передо мной стоят. Мне нужно было строить общину, а значит, строить школу, микву, синагогу… Конечно, я кое-что слышал про Одессу, но понимал, что меня будут ждать сюрпризы.
Кстати, первый сюрприз  ждал меня и мою жену Хаю в Израиле, куда мы приехали в свой первый отпуск. Выяснилось, что мы работаем в той синагоге, где раввином был прадедушка Хаи! Из почти сотни бывших одесских синагог нам попалось именно это здание. Но это был сюрприз приятный. А вот того, что произошло семнадцать лет назад, я предвидеть никак не мог…

...По вечерам Саша любил смотреть в окно. Из его дома на поселке Котовского хорошо было видно море (но ночью это было неинтересно — черная вода и цепочка огоньков от кораблей, стоящих на рейде) и центр Одессы, который дома называли «город». Там было много огней и вдоль цепочек фонарей, обозначавших улицы, сновали огоньки поменьше — машины. Саша знал, что когда он вырастет, то будет жить там, в городе, и у него будет красивая машина и хороший дом.

Но пока что ему нравилось и здесь — это ведь тоже Одесса, и отсюда из его окна хорошо видно море и светящиеся огоньки центра.

— Это случилось года через три после моего приезда в Одессу, — продолжает рав Авраам. — У нас было множество планов, денег, конечно, как всегда, не хватало, но мы их искали, и нам помогали одесские бизнесмены и бывшие одесситы (хотя мне уже объясняли, что бывших одесситов не бывает, есть одесситы, которые просто переехали жить в Америку, Израиль или Германию).

 

И в один из дней ко мне пришла женщина. Обычная женщина лет пятидесяти с двумя детьми — мальчику было лет десять, девочке лет пять, не больше. Пришла и сказала: «Ребе, это мои внуки, и я хочу оставить их у вас». У меня, как тут принято говорить, чуть челюсть на пол не упала: как это оставить своих внуков? Хорошо, — смеется раввин, — что у меня большая борода и этого не видно. Я был поражен и смог спросить только: «Почему?». И она сказала: «Вчера мою дочь, их маму, убили. Пытались ограбить и убили. Папа у них сейчас в тюрьме. У меня нет возможность их содержать. Мы евреи, вы раввин, поэтому я оставляю их вам».

— Что мне было делать? — разводит руками раввин Вольф. — Я предложил ей, мол, я буду давать деньги на питание и одежду детям, возьмем их в наши школу и детский сад, но пусть они остаются дома, потому что никакой самый большой и мудрый раввин не может заменить бабушку. Но она сказала, что у нее есть еще ее мама, которая все время лежит, и она просто не сможет их всех потянуть, поэтому она привела их, чтобы оставить здесь.

...Саша любил свой дом, сестричку Таню, маму, бабушку, прабабушку (жалко, что она все время лежала и не могла играть с ним и Таней). Папу он тоже любил, хотя уже давно его не видел — мама говорила, что он уехал куда-то на работу и вернется не скоро. Саша знал про таких - это называлось «заключить контракт», после чего человек уезжал работать в Москву, в Польшу или Португалию на несколько лет. Дядя Шурик с седьмого этажа тоже так работал, правда, он приезжал каждый год домой на целый месяц. Но папа, наверное, был очень далеко, и приезжать не мог.

 

Еще было странно, что дядя Шурик присылал домой деньги, а  папа нет. Наверное, оттуда, где он работал, деньги послать было тяжело, поэтому жить приходилось на мамину зарплату. Была еще бабушкина пенсия, но она уходила на лекарства прабабушке, поэтому маме приходилось много работать, и возвращалась она домой поздно.

Обычно ни Саша, ни тем более маленькая Таня маму с работы не дожидались, но зато утром перед школой она всегда была дома,  кормила их и, уходя на работу, целовала. Сашка еще все время морщился — что мама его как маленького чмокает, пусть Таньку целует.

А однажды мама домой не пришла. И утром ее тоже не было. Была только бабушка с заплаканными глазами и почему-то много соседок. А потом бабушка сказала, что мама умерла, и что сегодня они вместе с Таней пойдут в гости к дяде раввину. Саша еще очень удивился, потому что никогда не слышал такого странного имени.

— Честное слово, я не знал, что делать, — раввин встает и начинает мерить шагами кабинет. Пять шагов туда, пять обратно и снова пять туда. — К такому я не был готов. Единственное, что я смог сказать этой женщине: «Вы знаете, у меня самого пятеро детей. Дайте мне хотя бы пару дней, чтобы я мог подготовить свою жену к тому, что скоро у нас их будет семеро». Хорошо,  сказала мне та женщина,  я приведу их через два дня и оставлю в этом кабинете. Она действительно пришла с ними через два дня, и к этому времени у нас был готов интернат.

...Дядя раввин (потом Саша узнал, что это не имя и зовут его на самом деле Авраам) Сашу удивил — молодой, улыбается, и очень смешно говорит по-русски. Когда бабушка сказала, что хочет, чтобы он с Таней пожил у раввина, он не согласился — дядя вроде добрый, а борода длинная, как у Карабаса-Барабаса. Но бабушка его очень сильно попросила, сказала, что ей будет тяжело смотреть и за ними и за своей мамой, сказала, что так будет легче и пообещала, что их будут часто отпускать домой.

 

И Саша согласился: в конце концов, он ведь остался единственным мужчиной в семье, и кто-то должен был бабушке помогать. Но вначале ему в интернате не нравилось. Дома он привык к свободе — у мамы и бабушки не было сил и времени следить за его учебой, поэтому он учил только то, что ему нравилось, например, географию и математику. А вот история и ботаника были неинтересные, и с этих уроков он просто сбегал к друзьям. А тут заставляли учиться. И даже после уроков, когда все нормальные люди гоняли в футбол или тусовались на Северном,  Саше приходилось учиться.

 

Таньке было хорошо — она маленькая, к ней никто с этими уроками не приставал, а тут каждую секунду только и слышишь от воспитателей: «Саша, ты сделал уроки?», «Саша, ты выучил то, что задано?» Ни отдохнуть, ни расслабиться. Хотя кормили хорошо, и зимой было тепло. И к бабушке, как и было обещано, они ездили каждое воскресенье.

— Мы создали этот интернат как фокусники, что называется, из ничего, — раввин щелкает пальцами, показывая, как именно создавался интернат. — И когда у нас появились первые дети, тут же выяснилось, что эта проблема, оказывается, актуальная. Я-то думал, что это у нас экстраординарный случай, и я при встрече буду рассказывать об этом остальным раввинам, а они будут ахать и удивляться тому, что такие случаи бывают. Но тут выяснилось, что таких детей ужасно много!

 

Уже в первые два месяца у нас таких детей оказалось 10! Представляете? Нам звонили из интернатов и рассказывали, что у них есть еврейские дети, звонили из других городов — в общем, оказалось, что это огромная проблема. Мы-то думали, что еврейских детей из неблагополучных семей нет, но выяснилось, что здесь такие существуют. Но мы-то были к такому не готовы. У нас были свои планы развития общины, и интернат там не значился. Пришлось срочно все менять и искать деньги на новую, и очень значительную, статью расходов.

...Постепенно Саша привык к интернату, привык к распорядку и к тому, что приходилось учить уроки, даже неинтересные. Труднее было отучиться курить и еще жалко было, что из интернатских окон не видно моря. Но, честно говоря, даже если б оно и было видно, времени смотреть в окно все равно не оставалось — школа, домашние задания, спортивные секции, уроки с реб Яаковом и реб Моше (они были еще моложе раввина, но тоже с большими бородами и тоже очень смешно говорили по-русски. Саша все время их поправлял, когда они ошибались и получалось, что они учили его Торе, а он их русскому языку, то есть тоже был учителем).

 

В общем, времени на разглядывание окон совсем не оставалось. И еще нужно было учить иврит и английский, потому что после школы Саша решил ехать в Израиль, учиться в университете. А потом можно будет вернуться в Одессу или найти хорошую работу там, и перевезти туда бабушку с Таней…

— Сейчас у нас уже больше 60 детей, — вздыхает раввин. – Пару лет назад, после начала боевых действий на Донбассе, у нас появились здесь дети из зоны боевых действий. Причем были целые семьи. Кроме того, сейчас в Украине очень нелегкое экономическое положение, и в такие времена семьи особенно часто дают трещину. А страдают, прежде всего, дети… И потом они оказываются у нас. Конечно, мы справляемся, у нас просто нет другого выхода. С Б-жьей помощью, и с помощью наших друзей находим деньги. Но это очень нелегко. Каждый раз это все на грани чуда…

Причем чудо не только в том, что мы находим деньги, но и в поведении людей. Очень многие, с кем я говорю, удивляются, узнав о том, что у нас есть интернат. Первая реакция: «Как, разве у евреев может быть интернат?» Вторая: «Чем я могу помочь?» Иногда доходит до смешного — как-то мы уговаривали одного одесского бизнесмена не тратить деньги на интернат. Он хотел повести детей в самый дорогой детский магазин и купить им там самую дорогую одежду. Поверьте, там получалась очень приличная сумма, и мы стали уговаривать его: это ж маленькие дети, которые быстро растут, и она скоро станет им маленькой, к тому же они ее очень быстро приведут в негодность, а за эти же деньги он сможет им купить по три-четыре комплекта просто хорошей одежды.

 

Но он сказал: «Просто одежду я им тоже куплю, но я хочу, чтобы у них были самые лучшие наряды!» У нас не было аргументов, — рав Авраам улыбается и разводит руками, — и нам пришлось уступить. Зато теперь, в дни праздников, когда в синагоге полно народу, наших детей легко отличить. Те дети, кто лучше всех одеты — из нашего интерната.

— Это, конечно, смешной случай, но вообще-то помогают нам много и серьезно, — раввин достает с полки толстый альбом фотографий.  — Вот смотрите – эту отличную библиотеку нам подарили на Хануку, спортивные тренажеры мы получили к новому учебному году, а как-то раз один одессит, живущий сейчас в Нью-Йорке, подарил интернату игровую комнату с приставками Sony Playstation. Другой одессит (тоже из Нью-Йорка) учредил для всех мальчиков и девочек стипендии, которые мы откладываем на их персональные счета, чтобы по окончании школы у них были деньги, с которыми они смогут начать взрослую жизнь. Ну а тем, кто заканчивает школу, мы помогает устроиться.

 

Оплачиваем учебу и, если они хотят уехать в Израиль, помогаем в этом. Кстати, из той первой пары детей мальчик уже вырос и уехал в Израиль. Отслужил в армии и закончил там университет. Сестричка тоже уехала в Израиль и сейчас учится. А еще мы строим для интерната свое здание. Для мальчиков мы уже построили, теперь запланировали здание для девочек. И ведь постоянные расходы на тепло, свет воду, еду, учителей и врачей для интерната никто не отменял…

Раввин Авраам Вольф смотрит в окно. Там вовсю стараются «коллеги»-строители. Но им гораздо проще, они возводят «всего лишь» 12-этажный дом...

Болеслав Капулкин,
Spokesman Jewish Community of Odessa